РАХИЛЬ БАУМВОЛЬ

Старость

"Пред грозным ликом старости своей
 Стою беспомощным ребенком.
 И голосом, испуганным и тонким,
 Молю ее: — Не бей меня, не бей!

Она глядит из зеркала, страшна,
 И я руками, словно от удара,
 Стараюсь заслонить лицо. Но кара
 Ждет неминуемо. А в чем вина?.."

Хочу рассказать о  поэтессе Рахиль Баумволь (1914 – 2000 гг.).  Ее называли "Марком Шагалом в юбке". Жизнь, которую прожила Рахиль Баумволь, не была легкой.

 Она родилась в Одессе во время первой мировой войны. Ее отец Иегуда-Лейба Баумволь был известным еврейским драматургом, режиссером и создателем еврейского профессионального театра. 

 Когда в 1920 году он переезжал со своей труппой из Киева в Одессу, его — на глазах жены и маленькой дочки — расстреляли белополяки. Мать с дочерью перебралась в Москву, но вскоре девочка тяжело заболела, — “от ушиба, который получила, когда белополяки выбросили меня из вагона” (из  “Автобиографии”), “и три года пролежала в гипсе”.

“Большевики спасли меня от смерти, — напишет Баумволь, — и я была ярой большевичкой. Рисовала пятиугольные звезды, а также шестиугольные, еврейские, — потому что большевики любят евреев и дадут нам страну, которая будет называться Идланд. В голове у меня была путаница и продолжалась долгие годы...”

В пять лет Рахиль Баумволь стала сочинять стихи и, болея, диктовала их матери, а мать записывала стихи в школьную тетрадь в клетку. Страницы этой тетради, где рядом со стихами — милые детские рисунки, факсимильно воспроизведены в книге Р.Баумволь, изданной уже в конце 70-х годов в Израиле.

Когда девочке было девять лет, цикл ее стихотворений появился в еврейском журнале в Париже. С тех пор стихи Рахили Баумволь печатались в различных детских и молодежных журналах, а когда ей исполнилось шестнадцать, вышла ее первая книжка.

Училась Рахиль Баумволь во 2-м МГУ на еврейском отделении литературного факультета и оканчивала его вместе с поэтом Зиновием Телесиным, который стал ее мужем.

Вплоть до 1947 года, когда в Москве вышла ее последняя книжка на идиш, она могла ощущать себя еврейским поэтом, который говорит со своим читателем на родном языке без посредников. Но с началом антисемитской кампании, когда в Москве закрылось еврейское издательство “Дер Эмес” (“Правда”), Рахиль Баумволь оказалась на распутье.

“...Литература на идиш перестала выходить, да и по-русски печататься писателям евреям стало почти невозможно. Я стала писать для детей, а также переводить. От литературы мы с мужем не ушли, и, думаю, это нас спасло морально. 

Мы голодали, но когда писали, обо всем на свете забывали. 

 

Нашлись хорошие люди, которые давали „негритянскую” работу... Каждый день кого-то из еврейских писателей, да и не только еврейских, увозил „черный ворон”. Каждый день мы ожидали ареста...”

Однако чаша сия миновала Рахиль Баумволь. И если она не могла публиковать свои стихи на родном языке, то, спустя какое-то время, получила возможность печататься по-русски: и сама писала на русском и ее переводили. 

 

Среди тех, кто переводил стихи Рахили Баумволь, — Мария Петровых и Анна Ахматова, Александр Кочетков и Вера Потапова, Рувим Моран и Вера Инбер, Елизавета Тараховская и Татьяна Спендиарова... Так и составлялась книга ее лирики — стихи в переводе и без перевода.

Одна за другой выходили и ее детские книжки. Видимо, детское начало в ее даровании было так же свежо и сильно, как взрослое. Недаром Рахиль Баумволь одинаково свободно сочиняла “Сказки для взрослых” (так называлась ее книга, которую я некогда рецензировал в “Новом мире”) и сказки для детей (“Синяя варежка”, “Под одной крышей” и другие книжки).

Не удержусь от того, чтобы привести две совсем короткие ее сказки — из той и другой ипостасей. Взрослая, “Рецензия на весну”: 

“Самая первая рецензия на самую первую весну, написанная самым первым критиком, была отрицательная. Мол, сыро, сумбурно и неустойчиво. Однако весна не перестает издаваться и переиздаваться с большим успехом”. 

И детская, “ Огурец и капуста”: “Однажды кочан капусты и огурец пошли вместе купаться на реку. Огурец сразу бросился в воду. А кочан капусты как стал на берегу раздеваться — раздевался до самого вечера. Огурец дожидался его в воде и от холода весь покрылся пупырышками ”.

Стихотворения, как и сказки Рахили Баумволь, — это чаще всего развернутые метафоры, совершенно незатасканные, оригинальные, найденные впервые. В них сочетается наивность взгляда и удивление, дающие поэтический сплав, в котором замешаны и юмор, и лукавство, и улыбка.

Наверное, еще поэтому Рахиль Баумволь сочиняет афоризмы, в духе Ежи Леца или Эмиля Кроткого, и называет их “маковыми росинками”. Однако эти “росинки” отнюдь не безобидны, и все они вроде таких: “Обнимать — еще не значит любить”, — сказал кролик, уворачиваясь от объятий удава”. “Мифологическое чудовище: коммунизм с человеческим лицом”...

Преодолев самое страшное время, Рахиль Баумволь существовала бы в советские годы и дальше, выпускала детские и недетские книжки, а на детском радио звучали бы ее новые “Сказки доброй подушки”, но в начале 70-х годов всё оборвалось: она и Зиновий Телесин подали документы на выезд в Израиль. 

 И немедленно были выброшены из Союза писателей, а в секретном приказе начальника Главного управления по охране государственных тайн в печати (цензорского ведомства), выпущенного “Дсп” (то есть “Для служебного пользования”), объявлялось, что отныне все ее книги подлежат изъятию из продажи и изо всех библиотек страны.

Еще раньше, до отца с матерью, в Израиль эмигрировал сын Баумволь и Телесина, математик Юлиус, которого за бурное распространение ходивших по рукам диссидентских писем и заявлений прозвали “королем самиздата”...

Почти тридцать лет Рахиль Баумволь прожила в Израиле. Она, как и Зиновий Телесин, получила там заслуженное признание. 

Но ее книги выходят и на иврите, и на идиш, и даже по-русски. В числе этих изданий есть совсем неожиданное — лингвистическая работа “Идиоматические выражения”.

Уже в преклонном возрасте Рахиль Баумволь продолжала писать лирические стихи, сочинять сказки и афоризмы. (взято из журнала "Новый мир"):

Монолог пожилой женщины

Какими долгими бывали дни!
 Потом пошли недолгие недели,
 Но годы торопиться не хотели,
 Полны событий, медлили они.
 И отличался друг от друга год,
 И врезывался в память месяц каждый.
 Ведь ничего не повторялось дважды,
 А изменялось, двигаясь вперед.
 Так было расчудесно узнавать!
 Любая новость для души находка.
 И по местам все расставлялось четко
 И радовало снова и опять.
 Потом пошло все проще и быстрей,
 Заскрежетали годы как вагоны.
 Но я еще не поняла урона
 И не отказывалась от затей.
 Я как щенок обнюхивала жизнь,
 То льнула к ней, то ей навстречу мчалась,
 Не слыша, как она, сердясь, кричала :
 — Всё ты выдумываешь, отвяжись! —
 И понемногу стало всё не так.
 А годы — годы скорость набирали,
 Взбесились, закружились, замелькали,
 Десятилетьями умчались в мрак.
 Вот наступило (как не наступить!)
 Последнее, возможно, пятилетье.
 Да где ж снотворные таблетки эти!
 Нашли? Спасибо! Чем бы их запить?

Сейчас, в моем возрасте, эти слова, как мои. В детстве казалось, что бабушки и дедушки будут всегда рядом. Что это просто такая категория людей одного возраста. Но все это постепенно развеивалось и вот уже и я из этой категории.

Мои внуки, наверное, тоже обо мне так думают...